Мурманская область: Не слышно в хатке писка малышни
Вроде бы обычный березовый пенек на берегу речки. Правда, с какими-то корявыми затесами. Показали его местному сааму. «Так это русский срубил дерево, - пожал плечами тот. И снисходительно добавил: - Наверное, тупым топором». Историю эту я слышал в семидесятых от старшего коллеги и наставника Олега Измайловича Семенова-Тян-Шанского. А относится она к тридцатым годам двадцатого века. Соль ее в том, что пенек, который показали саамскому старожилу, был отнюдь не делом рук человеческих. И даже вообще не рук. Березку «срубил» бобер. Но к тому времени даже хозяева тундры успели забыть, как выглядят следы его резцов на дереве - так называемые погрызы…
Едем мы, друзья, в новые края
В прежние века, как говорят архивы, бобры вполне комфортно чувствовали себя на Кольском полуострове. Они встречались даже на широте нынешнего Мурманска - это была самая северная в мире популяция. Но повышенный интерес людей к красивым и теплым шкурам шаг за шагом привел к полному ее исчезновению. Считается, что последнего в ту пору бобра добыли в 1886 году на реке Ковда, близ селения Ена. А затем почти полвека этих животных больше никто здесь в глаза не видел. Память о них жила лишь в географических названиях: Майяврйок, Май-явруай и некоторые другие речки, ручьи, губы нашего края сохранили в своих именах корень саамского слова «майи» - бобр.
Прошло без малого пятьдесят лет. Сотрудники молодого тогда Лапландского заповедника решили попытаться вернуть этого зверя на прежние места обитания. В 1934-м привезли из-под Воронежа на Крайний Север восемь особей, а три года спустя еще шесть. Долгий путь в две с половиной тысячи километров по железной дороге и по воде те перенесли хорошо и были выпущены на волю в заповеднике, на реках Чуне и Нявке.
Наблюдения за ними проводил тогда, кстати, именно Олег Измайлович. Новоселы быстро освоились в новом для себя климате. Первое время сотрудники заповедника пытались их подкармливать - подсыпали в зимнее время возле их жилищ овес, подкладывали осиновые ветки. Но те дармовое угощение не принимали, и подкормку уплетали зайцы. Бобры привыкли свой хлеб зарабатывать самостоятельно. Еще и другим перепадает: к сваленным ими деревьям летом пристраиваются те же негордые зайцы, мелкие грызуны, даже лоси - и обгладывают оставшиеся после бобровой трапезы березовые ветки.
В общем, жизнь вроде бы наладилась. Уже через полтора десятка лет поголовье увеличилось почти в десять раз, бобры заселили почти все пригодные для жизни окрестные реки и крупные ручьи.
Однако судьба готовила им новые испытания. В 1951 году Лапландский вместе с половиной других заповедников страны был ликвидирован. На реках начались промышленные рубки и сплав леса. Именно с этой поры бобровый народец вновь пошел на убыль. Животных беспокоила шумная техника, да и браконьеры проторили дорожку в прежде запретные места. Оставшись без подновления, разрушались построенные ими перемычки-плотины на ручьях, осыпались норы в песчаных берегах…
Взгляд сквозь мушку
Кстати, в нашей области предпринималась не одна попытка вселить бобров. В 1935 году дюжину зверьков выпустили на юго-востоке, на реке Оленице. Продержались они там, судя по имеющимся данным, до 1970-го.
В 1957 году аж три десятка особей «десантировали» на реку Поной. Она пришлась им по нраву: спокойное течение, по берегам много корма. Но… Местное население встретило переселенцев, так сказать, недружелюбно. Надлежащей же охраны организовано не было. Конечно, есть у бобров и природные враги - росомаха, волк, медведь. Однако клыкастым хищникам не под силу нанести такой урон, какой наносят браконьеры. Защитить от них бобров не смогли ни заказник, ни Красная книга Мурманской области.
«Что по воде плывет, то бог дает», - видимо, так оправдывали селяне свой взгляд на бобров - главным образом, сквозь мушку ружья. 25 лет отстаивали свое право жить в окрестностях Поноя воронежские переселенцы - и потерпели полное поражение: в последний раз их видели там в 1982-м. Жители Краснощелья еще помнят односельчан, щеголявших в бобровых шапках. Острые и крепкие резцы грызунов тоже шли в дело - их, как и в старину, использовали в качестве стамески для работ по дереву. Памятны старожилам и места былых бобровых поселений на притоках Поноя: Бобровом, Медвежьем, Кисинге, Тичке, Пятчеме и до самого Чурозера. В общем, от трудолюбивых зверьков, завезенных туда, ныне остались одни воспоминания. Да еще обитые изнутри оцинкованной жестью клетки, в которых их когда-то транспортировали. Эти клетки долгое время хранились в некоторых дворах, а может быть, хранятся и сейчас.
Уцелеть грызунам удалось практически только на территории заповедника, который был восстановлен в 1957 году. Зверьки ведь и сами пытались выйти за его пределы, освоить протекающие рядом реки. Но закрепиться нигде не удалось. Лишь заповедный режим охраны обеспечил им достаточную защиту от браконьеров, а значит, и спокойную жизнь на северных реках.
В режиме конспирации
Я познакомился с переселенцами (точнее, с их потомками) спустя сорок лет после начала их жизни в северном крае. Будучи студентом, приобщался к науке, изучая повадки бобров. Делал это с охотой, порой по молодости забывая и о еде, и об отдыхе. Полярный день способствовал длительным маршрутам и наблюдениям за осторожным животным. Вот только ночные бдения на берегу принесли скромные результаты - тогда удалось всего дважды наблюдать бобров: один грыз ивовую ветку, второй спокойно плавал, наслаждаясь тишиной. Фотографировать эти сцены, я знал, не следовало: слух у зверька феноменальный, и он мог, испугавшись, скрыться.
И в дальнейшей своей работе в заповеднике старался не беспокоить животных - понаблюдав, уходил, не тревожа зверя. Следы бобров на берегах рек - это пеньки от сгрызенных берез, очищенные от коры и веток лежащие стволы. Иногда удавалось обнаружить их хатки. Но чаще наблюдал норы в мягком грунте или «тропы» - примятую траву там, где они вылезают из воды.
Этот грызун настолько осторожен, что даже скрытая съемка не слишком помогает делу. В одном из поселений на реке Чуне в 70-х годах летом установили кинокамеру «Красногорск», которая в автоматическим режиме делала по снимку каждые 5 минут. И за целые сутки бобры «засветились» только на двух кадрах! Да уж, прирожденные конспираторы. Днем так вообще стараются не выходить на берег. Лишь однажды я застал грызуна за работой. Это было на заповедной реке в марте. Еще издали обратил внимание на снежную траншею, что вела от полыньи к ближайшей березовой рощице. Взгляд упал на темную, почти неподвижную точку на высоком берегу. Осторожно, стараясь, чтобы снег не скрипел под лыжами, приблизился Бобр!
Тот был поглощен работой - «отпиливал» от сваленной накануне березки толстую ветку. Вот, ухватив зубами комель, начал спускаться к воде. На крутом участке, не удержавшись на плотном снегу, покатился, ткнулся мордой в бровку - но ветку не выпустил! До полыньи ему оставалось совсем немного, и я, честно говоря, в тот раз не удержался, все-таки потянулся за фотоаппаратом… Но мое движение тут же было замечено. Природная реакция зверя на опасность сработала четко - бросив ношу, он бесшумно нырнул в спасительную полоску парящей на морозе воды..
Живое - особой метой
В природе нет ничего лишнего. И бобры тоже играют в ней свою роль. Только на первый взгляд может показаться, что они живут этакими маленькими хозяевами, которые знай себе строят хатки или роют норы (это зависит от мягкости грунта), обустраивают подворье, но никому от этого пользы нет. Она есть. Зимой возле бобровой хатки сохраняется постоянная полынья, через которую грызун выходит на кормежку. Такие продушины помогают и другим околоводным зверям выживать в трудный зимний период - в них ныряют выдра, норка, ондатра. Тем более, что через эту своего рода форточку вода дополнительно насыщается кислородом, и здесь скапливается рыба.
Грызуны перегораживают речки запрудами. Летом в образовавшихся заводях лучше прогревается вода, что опять-таки привлекает водоплавающих птиц и рыб. Еще плюс: такие дополнительные водоемы препятствуют распространению лесных пожаров. Американские и канадские зоологи оценили стоимость каждой такой запруды в 300 долларов. Бобры - известные мелиораторы водно-болотных угодий. В Латвии их, так сказать, вклад, в улучшении гидрологического режима рек оценен суммой в 1650 долларов ежегодно.
У нас трудозатраты зверьков никто не калькулировал, но знаю, что старожилы того же Краснощелья сейчас сожалеют о прежних «перегибах» по отношению к ним. Ведь теперь зарастают ивняком речки, исчезли бобровые пруды, где собирались утки, охотились на рыбу норка и выдра.
Впрочем, вряд ли правильно глядеть на обитателей живого мира сквозь бухгалтерские счеты. Они никому не обязаны доказывать свое право на существование. Бобры - такая же часть природы, как и мы сами. Только они об этом не знают, а мы частенько забываем. Вспоминаем же обычно с опозданием. Вот и сейчас можем опять опоздать, если вовремя не озаботимся судьбой бобров. А она, похоже, складывается не лучшим образом.
Требуются женихи и невесты
Сколько их живет сейчас на Кольском полуострове? Наблюдения дают приблизительную цифру - от 22 до 28 особей, точнее определить невозможно. Это, конечно, очень немного. Бобр по-прежнему является у нас «краснокнижным» животным, которое надлежит всячески оберегать.
Во всей остальной России, кстати, картина совершенно иная: зверьки расплодились в достаточном количестве, и «охранную грамоту» у них там отобрали. Много их и в соседних районах Карелии, Финляндии и Норвегии. Поблизости от норвежского Варангер-фьорда обитает самая северная сегодня в мире популяция. Наши вернуть себе пальму первенства в этом отношении пока не смогли.
Но сейчас им явно не до забот, как попасть в Книгу рекордов Гиннесса. Братьев меньших постигла та же напасть, с которой сейчас боремся мы, россияне. Это демографический кризис.
Бобрята рождаются в середине мая и в месячном возрасте весят около 800 граммов. Следы их зубов на древесине в первое лето жизни гораздо мельче, чем у взрослых животных. По ним можно определить, есть молодняк в поселении или нет. И вот уже лет 10-15 как «детские метки» исчезли с коры деревьев. А это значит, что в укромных бобровых хатках давно не слышно писка малышни.
Что же случилось? Одна из причин статистическая: зверьков слишком мало, им трудно найти себе подходящую пару. Вторая - генетическая: близкородственное их скрещивание не дает полноценного потомства.
В общем, ситуация тупиковая. И как ни крути, а выходит, что в нее снова необходимо вмешаться людям. Вероятно, наиболее простой и разумный вариант - сосватать для наших бобров партию соплеменников и соплеменниц со сходными данными. Скажем, из Северной Норвегии, где зверьки сохранили генетическую чистоту. Ну, а дальше сами разберутся.
В любом случае что-то предпринимать надо. Век бобра не слишком долог - около двадцати лет. И если сейчас вплотную не заняться этой матримониальной проблемой, то через некоторое время придется просто вычеркнуть его из Красной книги Мурманской области. Но не потому, что больше не нужно охранять, а потому, что охранять будет опять некого.
