Дыхание по Бутейко, кот по имени Банан и Школа доброты, в которой учат улыбаться, как животные. Корреспондент RS провел два дня в безумном мире Театра кошек Юрия Куклачева и выяснил, что за духовную революцию замышляет знаменитый клоун-дрессировщик.
«Да, мне тесно здесь, тесно. Но пускай уж так и будет, — говорит мне клоун и дрессировщик Юрий Куклачев, в чьем театре на Кутузовском проспекте я провожу уже второй день подряд. — А что делать? Вот ты о бизнесе каком-то говоришь. А сегодня бизнес подмял под себя телевидение, прессу, рекламу. Ты пойми, мы тут в детском театре разрабатываем систему развития чувств доброты через самопознание. И только! Какой тут бизнес? Мы детей хотим воспитывать, вот возьми методичку посмотри». Куклачев протягивает мне желтую брошюру под названием «Школа доброты. Рекомендации и предложения учителям и психологам». На титульном листе красуется угрожающая надпись: «Настала критическая ситуация. Резкие перемены и нестабильность нанесли удар по нравственным, моральным и этическим сторонам в характере человека. Стали пропадать главные элементы, на которых строилась духовная чистота. Надо сделать вызов тем силам, которые пытаются осуществить духовное опустошение наших детей. Мы предлагаем систему развития доброты через самопознание». Наша беседа с Куклачевым происходит сразу по окончании его несколько сюрреалистического спектакля «Кошки во вселенной», во время которого дрессировщик балансирует на одной руке, а в момент кульминации в зал запускаются десятки белых шаров. В финале Куклачев обратился к детям с духоподъемной речью, посоветовав учиться улыбаться, как животные, и ни в коем случае не помышлять о воровстве.
Театр кошек Куклачева — крайне странное место для взрослого человека. Побывав в свои двадцать восемь лет на четырех спектаклях, я чувствовал себя одновременно плодом воображения режиссера Алехандро Ходоровского и персонажем комедии «Мой мальчик» — тамошний герой шлялся по детским праздникам в поисках симпатичных одиноких мамаш. В принципе осуществить это при желании было бы совсем не сложно: по крайней мере, дети не обратили бы на меня никакого внимания — настолько сильно они загипнотизированы диковатыми плакатами с кошками и собачками и рассевшимися с гармошками в коридоре клоунами. После спектакля к ним присоединится и сам Куклачев, готовый сфотографироваться с любым желающим ребенком.
«Здесь с утра до ночи тренируются коты, спортом занимаются», — мусоля исписанные ветхие бумажки, бормочет шоумен театра Дядя Гоша, он же Гелий Афанасьевич — куртуазный улыбчивый старикан в синем пиджаке и с загримированным красным носом. В фойе куклачевского театра пусто: только что началась вторая часть спектакля «Кошки во вселенной», поставленная режиссером «Трех мушкетеров» Георгием Юнгвальд-Хилькевичем — он работает вместе с Куклачевым уже одиннадцать лет. Вместе с Дядей Гошей мы проходимся мимо афиш с портретами Юрия и его кошек, попутно болтая о глобальных проблемах Союзгосцирка — приход нового начальства и внедрение в программы элементов варьете. «Все, что ты видишь, Куклачев своими руками сделал, — сообщает мне Дядя Гоша. — Зарабатывают они, отец и сын Куклачевы, в основном на стороне — за границей залы больше, они оба там постоянно халтурят. А здесь у Юрия своя школа, он отсюда никуда не уедет, хоть ему и тесно тут. А вы были внизу? Там масса помещений». Мы спускаемся на нижний уровень, я уже готовлю себя к специфическому кошачьему запаху, но вместо него меня неожиданно встречает не менее сомнительный аромат хлорки. Проходя мимо пустующих вольеров для кошек (у самого Куклачева примерно сорок собственных пушистых артистов, а у его сына и наследника Дмитрия — шесть десятков), я вынужден выслушивать жуткое количество слоганов, которые Дядя Гоша периодически зачитывает со своих бумажек. «Это десятая часть того, что у меня есть, — гордо заявляет клоун. — Я же уже сорок лет в цирке. До этого я на флоте служил, но потом меня на берег списали — нулевую кислотность обнаружили». Мы направляемся к гримеркам артистов — скромным закуткам, в которых свалены парики, потертые клоунские костюмы и пластиковые сумки-вольеры для перевозки кошек. Мои размышления рерывает жуткий лай — откуда ни возьмись рядом возникает собака Бим и уверенно хватает меня за штанину. Тем временем Дядя Гоша подводит меня к своей миниатюрной гримерке, принимается рыться в скарбе и после пятиминутных поисков выуживает оттуда свой любимый парик. Рядом с нами возникает еще пара скучающих артистов — сорокалетние смешливые мужики, один из которых жалуется на боль в паху и подмышке. «Я и шофер, и мастер, и артист, — заявляет мой новый знакомый. — Куклачев, конечно, великий мастер. Работает при помощи ассоциативных рядов. Типа: “Дети, а вы знаете, какие главные слова в жизни?” Они, такие: “Нет”. А Куклачев им: “Е* твою мать, чужое взял? Положь на место!”».
«А вот и туба моя, — из каморки высовывается довольное лицо Дяди Гоши. — У меня куча инструментов, но все это дела давно минувших дней. Вообще-то я на пенсии давно, а здесь просто халтурю слегка. Я старый коверный. Помню, встретил Юру на нашем “клоунском конвейере”, а он мне и говорит: “Папа Гоша, хочу стать таким, как ты”. А сейчас я уже умер, у меня два инсульта, меня нет попросту. А Юре почти шестьдесят, а он на одной руке стоит до сих пор. Видал, наверное?» Дядя Гоша с трудом продвигается по длинному, как кишка, помещению, в котором расположены гримерки. «Бима не бойся, — указывает клоун на пса, который снова пытается ухватить меня за штанину. — Он не страшный, пугает просто тебя. Вот посмотри, что на стене написано: “Школа доброты Куклачева. Учись разговаривать сердцем”». Клоун снова извлекает из кармана свои листки и принимается зачитывать стихи-слоганы: «Сибиряк похож на рысь, мыши-мыши, берегись!», «У моей персидской кошки очень толстенькие ножки», «Кошкин дом, Кошкин дом, очень весело живем», «Куклачеву сыну Диме пять программ необходимо, папа Юра Куклачев переделать все готов».
«Клоуном я мечтал быть с детства, — признается мне на следующий день Куклачев, позируя фотографу с одним из ведущих артистов своего театра — слегка аутичным котом Бананом. — Спасибо дяде Васе — парторгу: когда мне было лет семь, он к нам в гости зашел, рюмочку выпил и начал мне всякие вопросы задавать: “Ну вот кем ты, Юра, хочешь работать?” А я отвечаю, что не знаю и вообще спать хочу пойти. А он говорит: “Мол, сегодня ты, Юра, не спи, а думай, кем в жизни станешь”. Я отправился в спальню и правда задумался, кем же мне быть на свете. Вот папа — шофер, вот мама — дворник, это же ужас! Я же не для этого родился! И я принялся вспоминать все профессии, массу всего перебрал. Как ботинки примерял — вот эти жмут, значит, не подходят».
Кот Банан вырывается из рук Куклачева, но руководитель театра строго приказывает ему вернуться на место, что тот немедленно и делает. Кудрявые волосы Куклачева убраны под заколку, в таком виде он отчетливо напоминает постаревшего музыканта из какойнибудь рок-группы 80-х. «Когда мне было восемь лет, отец купил телевизор, — продолжает дрессировщик. — И я увидел выступление Чарли Чаплина. Тогда я как раз летчиком стать собирался и очень усиленно к этому готовился. Когда же я увидел Чаплина, то в один миг понял, что хочу быть именно клоуном. После того как сценка с ним закончилась, я выскочил в коридор и повторил все то же самое. Все засмеялись, и я ощутил эту радость — когда люди смеются. И всю свою жизнь, начиная с восьми лет, я целенаправленно готовил себя к профессии клоуна. При этом шансов у меня почти не было: в цирковом училище конкурс был — сто двадцать человек на место. Когда я поступал в шестой раз, я уже взрослый был тогда, мне сказали: “Ну нет у тебя данных!” А на седьмой все-таки взяли. Папа в меня верил и говорил, что слушать никого не нужно, нужно творить».
С особой гордостью Куклачев вспоминает 1963 год, когда он все же попал в народный цирк при Доме культуры «Красный Октябрь» — спустя два года Куклачев станет лауреатом Всесоюзного смотра самодеятельности. В 1967-м сводный концерт лауреатов проходил на арене Московского цирка, Юрия наконец-то заметили и пригласили в цирковое училище. Там Куклачев получил травму, и от него пытались избавиться как от инвалида — однако в 1971 году Куклачев окончил училище по специальности клоун-пародист-акробат.
«Когда мои старые знакомые спрашивают, что случилось бы, если бы я не поступил в цирковое училище, я отвечаю, что нет такого слова “если”, — говорит Куклачев. — Я, кстати, и в ПТУ на печатника с горя параллельно поступил, лишь бы в советскую школу не ходить, вы ведь знаете, что это такое. Мне нравилось печатать книги — я потом работал в “Молодой гвардии” и учился в вечерней школе, ведь надо было какое-то образование получать». В год окончания циркового училища Куклачев женился на девушке по имени Елена, специализировавшейся на пластических номерах. Разумеется, супруги решили сделать совместный этюд — с Еленой в образе мальчика-униформиста. В конце того же 1971 года Куклачевы приютили бездомного котенка, благодаря которому Юрий нашел возможность выделиться среди других клоунов, придумав новый цирковой жанр — «Клоун и кошка».
«От всего того, что я получил в цирковом училище, я избавился, — говорит Куклачев. — Уже тогда я начал читать Станиславского, Мейерхольда и понял, что если раньше я просто кривлялся, то теперь мне надо делать упор на жизнь, на естественное обаяние. Тогда много великих клоунов еще работали: Никулин, Карандаш, Олег Попов, Вяткин. А у меня получилось совсем как в сказке Шарля Перро: Кота в сапогах ведь тоже хотели утопить, а он потом всех спас». Если верить Куклачеву, собственно дрессировкой он никогда не занимался и строил свои отношения с животными как некую игру с сюжетной канвой. «Да это совсем не голливудская история, — машет исцарапанными руками Куклачев. — Если ты делаешь животным добро, то гарантированно получаешь благодарность. С людьми иначе. А номер с котенком быстро придумался — встаю я как-то посреди ночи и вижу, что он в кастрюле спит. “Ты чего это?” — спрашиваю. А нравится ему там. Я его вытащил — а он опять в кастрюлю. Так номер и придумался. Когда я начал все это дело с кастрюлей репетировать, все смеялись надо мной — и Карандаш, и Вяткин. “Ты чего, умнее Дурова?” — говорили. Тоже мне сравнили: Дуров-то и Куклачев — совершенно разные люди. Но я им показал, на что способен, — отправился в Канаду, где мне приз “Золотая корона” как дрессировщику дали, да еще и звание “Посол доброй воли”».
Куклачев встает с кресла, и я замечаю, насколько он сильно устал: после спектакля его лицо приобрело серый оттенок, однако глаза горят все тем же огнем. «Ты какого года? — вдруг интересуется у меня Куклачев. — А я в Канаде тот приз получил за три года до твоего рождения, в 1976-м, представляешь? Тогда мне девочка-журналист одна помогла: написала на свой страх и риск статью про меня, а потом пошло-поехало: журналы “Юность”, “Огонек”. Париж, Япония, Америка! В Канаде меня премьер-министр домой пригласил, которого жена только что бросила вместе с детьми. Я тогда по всей стране проехал. И так до сих пор, вот уже тридцать лет подряд. В Британии мог театр организовать и остаться там навсегда. Но не могу я без России! А все потому, что уже много лет назад совсем другие задачи перед собой ставил. Я хотел духовные очи открывать, тот мир эмоций, который хирург при вскрытии обнаружить не может».
«Игра “Как умываются животные”. Задача ребят — изобразить, как умываются животные. Если не знают, как умываются какие-то животные, пофантазировать и изобразить так, как представляют. Педагог предлагает животных: кошка, хомячок, заяц, собака, слон, бегемот, белка, попугай, обезьянка. Игра развивает внимательность, тренирует воображение, снимает телесные зажимы». Подобными советами наполнены шестьдесят семь страниц методического пособия «Школа доброты», которое Куклачев распространяет по библиотекам для учителей и психологов. «Мне внутренний голос сказал: “Напиши про Школу доброты”, — объясняет мне Куклачев. — Мои-то друзья все спились, уже закопали их, а я на соблазны не обращал внимания, потому что шел вперед, как паровоз. И, конечно, мне, как паровозу или теплоходу, нужен был штурвал — и им стала вера. Сейчас я стараюсь детей от алкоголизма и наркомании спасти, но ученые меня не слушают. Говорят про наследственные гены какие-то, понимаешь? А я копал-копал, да и выяснил у Павлова, что есть такой рефлекс безусловный, который воспитать можно. Вот, например, у Чайковского не было абсолютного слуха — а музыку он писал гениальную. Я это все на собственном примере могу доказать: возможности организма таковы, что можно из себя все, что угодно, слепить. Я же что детям говорю: “Послушайте тишину этого зала”. А потом я буду вас учить слушать тишину собственного тела и мысленно себя лечить». Куклачев смотрит мне в глаза и сообщает, что два дня назад он усилием собственной воли поборол грипп, сбив температуру в сорок градусов. «Никаких лекарств, никакой химии, — провозглашает Куклачев в пустом фойе. — Если вирус уже активизировался, нужно сразу в горячую воду ложиться, чтобы по методике Бутейко пропотеть. Так я учу своих учеников. Пока их у меня три. Три апостола. Сейчас собираюсь увеличивать количество. Мы как-то пришли в школу и провели десять уроков доброты, массированный удар такой. Нас потом спрашивали, что мы с детьми этими дикими такое сделали, а мы в ответ только смеялись. Ведь у одного папа алкоголик был, второй кошку задушил. Уже тысяча учителей купили мои книги. Сейчас поеду по регионам, буду вербовать новых педагогов. Я должен все увидеть своими глазами и увижу. Мои дети никогда не будут брать чужое. Потому что взять чужое — это самое страшное проклятие».
Мы останавливаемся перед прилавками с брошюрками «Школа доброты», чтобы попрощаться. «Сегодня утром только четыре книги купили, — потрясенно разводит руками Куклачев. — А ведь были одни дети. И мамы такие агрессивные, как я заметил, постоянно идет давление на ребенка. Сытые и здоровые родители ни черта не понимают — нельзя ведь ребенку ничего диктовать, он зажатым вырастет… А в магазинах мои книги, которые в библиотеках до дыр зачитаны, надо в отдел с Гарри Поттером класть, ведь на Западе именно на поттерах детей воспитывают, и поэтому они всегда в хвосте у русских будут. Духовно Россия выше всех сейчас! Я себя в виду не имею, просто знаю, что без России жить не смогу, пусть мне за границей хоть десять миллионов предложат. А уж в России-то меня ни одна собака не остановит».
Rolling Stone
Александр Кондуков
