Мы с Аней часто встречаемся на пустыре. У меня – коккер Дашка, у Ани – пудель Артемон. Аня – жена моего приятеля. Он компьютерщик, работает в двух с половиной местах, и хотел бы зацепиться за третье. А мальчишек их, школьников, гулять собаку не допросишься. Как и наших детей. Завели вот для них, чтоб детские души радовать и добро прививать, а они наигрались, и теперь им тоже некогда.
Имя Артемон пуделю дали дети, но теперь называют Артемом или Артушкой. Аня зовет его так: иди ко мне, Арт, мой хороший. И это справедливо, потому что в «Приключениях Буратино» пудель был героическим, а этот – трус страшный. На улице он боится любого шороха и от всех опасностей прячется за Аню. Если для Дашки, например, улица – музей запахов, для Арта она – лишь необходимость. А в квартире, когда никого нет дома, он горестно воет, раздражая соседей.
Бывает, завидев нас с Аней, Дашкой и Артом, откуда-то летит стайка собак дворовых; грозные такие, лают – прямо сейчас сожрут. Арт прячется у Ани за спиной, натягивая поводок, а Дашка на стаю смотрит спокойно и даже с сочувствием. Понимает: жизнь бомжей – это тебе не на теплой кухне. Налетев, собаки неизменно смолкают и начинают махать хвостами, Аня говорит: ну, что вы ругаетесь, прямо как мальчишки глупые! Что о вас люди подумают? Ну, не стыдно?
Собаки всем видом демонстрируют: стыдно – не то слово! И ждут угощения. Когда Аня покупает колбасу в киоске, собаки знают, что это для них, и ведут себя очень воспитанно, стараясь никого вокруг не беспокоить. Колбаса самая дешевая – Аня понимает, что муж работает как проклятый, пытаясь вытянуть семью в достаток. Им с мужем много не надо. Разве что во Францию съездить. В советском своем детстве Аня очень любила книжки про Анжелику и страстно мечтала о Париже. А брат подначивал ее: кто ж тебя, дуру, в Париж пустит! И она спорила с ним до слез: нет, когда-нибудь я уеду в Париж! Уеду! Но шансов было мало. Теперь вот, при капитализме, шансы появились, и муж однажды сказал ей: я клянусь тебе, родная, мы обязательно съездим с тобой в Париж. Детьми нашими клянусь. Вот, на Библии, смотри. Обязательно.
Аня тогда встревожилась: нельзя клясться детьми. А вдруг не выйдет, вдруг он заболеет или фирма его накроется… Ну его, Париж. Не надо бы так. Но все равно волшебный город стал целью их жизни. То есть понятно, что главное – дети, хоть они и непослушные: вырастить, дать им образование получше. Но для себя – разок бы съездить в Париж, посмотреть бы хоть одним глазком…
Аня не только с собаками разговаривает, но и с голубями – видел я не раз из окна, как шевелит она губами, высыпая им корм на асфальт. И с воробьями: присядет и шепчется, и руку протягивает. Но в руки ей воробьи и голуби не даются. И напрасно, потому что в этом смысле Аня – совершенная Белоснежка, хотя внешне на нее не похожа.
Из-за собак и птиц у Ани есть проблемы. Например, пожилой пьющий сосед с первого этажа их подъезда. Собаки же бегают вольно по двору и по палисадникам, и сосед периодически высказывает Ане, какой она здесь гадюшник привадила, что собак надо отстреливать, а птиц травить, потому что это ж невыносимо жить в такой грязи.
Сосед этот и меня однажды остановил и начал рассказывать, как эта идиотка с третьего этажа приваживает в наш двор всех бродячих собак и голубей с округи, как они здесь гадят, а некоторые дохнут и валяются везде, а тут еще птичий грипп и какая-то геморройная лихорадка – это что ж, блин?.. Из-за нее люди страдают: кого покусали, кому инфекция. Если детей укусят, кто отвечать будет? Ее ж саму надо в психушку или в дурдом! А она хо-о-одит, рассыпа-а-ает, колбасу еще им покупает! Наворуют, блин, и кормят с жиру собак бродячих. Людям жрать нечего, а она!..
Двор наш действительно похож на мусорку. Он маленький, а вокруг сплошная торговля. Во дворе облегчаются алкаши из соседних забегаловок и продавцы киосков, на лавочках у крохотной детской площадки вечерами и ночами празднует вечный хеллоуин местная молодежь, оставляя окурки, шприцы, стаканы и бутылки, а по утрам двор засыпан аптечными пузырьками из-под настойки боярышника.
Собаки, конечно, вносят свою лепту в загаженность двора. Как и птицы, которые будто знают, когда Аня выйдет из подъезда, и слетаются к ней. Но соседу тому я сказал, что она – жена моего друга, и плох тот мужик, который за друга пасть не порвет. Сосед намек понял и больше меня в союзники не завлекал.
Как же я могу не покормить их, говорит Аня, если они ждут? Узнают меня… Лицо ее становилось нежным, когда прямо с руки кормила она какую-нибудь незнакомую собаку – порой довольно угрожающего вида. Но за всю жизнь ее ни разу собаки не кусали. А она даже мысли об этом не допускала. Не жаловалась она мне и на соседа, который продолжал регулярно высказывать ей все, что о ней думает. Тем более, не жаловалась мужу.
Так вот, оказалось, что главная проблема Ани – вовсе не в собаках или голубях. А в черепашках. Обычные такие красноухие черепахи. Маленького современника динозавров размером в пол-ладошки лет семь назад подарили младшему сыну Ани. Мальчики долго играли с шустрым черепашонком, гонялись за ним и доставали из-под мебели, куда он норовил удрать. Забавный, конечно. Заодно Аня пропылесосила и вымыла потайные углы – раз уж мужу пришлось отрываться от дел и двигать тяжелую мебель.
Черепашонку нужна была вода и место для ночлега. Поначалу устраивали его в ванне или в тазу, а через неделю купили аквариум. Потом пришлось докупать термометр специальный, фильтр для воды, нагреватель, конструкцию из пластика, чтоб ему интересно было по ней лазить, забираться на верхний этаж и лежать там под лампой. А то скучно ж целыми днями в четырех стенах. В жизни его было лишь два смысла: плавать от стенки до стенки и лежать на камне под лампой. Иногда черепашонок вытягивал из панциря заднюю лапу, зеленоватую, в желтую крапинку, и надолго замирал так, будто загорая на пляже.
Еще одним смыслом для него была, конечно, Аня. Раз в три-четыре дня она меняла черепашонку воду и трижды в день кормила его мороженой треской.
Попытки посадить в аквариуме какие-нибудь растения, чтоб хоть какой-то микроклимат создать и чтоб вода не воняла, пошли прахом: черепашонок неизбежно задевал их лапами, срывал, и они мусором плавали в аквариуме.
За несколько лет черепашонок вырос, стал больше взрослой ладони, но смыслов в его жизни не прибавилось. Нормальный человек давно б повесился от такой жизни. Это как в зоопарке на пустыре недалеко от нашего дома, где звери бродят в тесных клетках, как живые маятники. Если вдруг окажешься возле клеток, сказала однажды Аня, не смотри в глаза животным. Это за гранью любых конвенций о гуманном обращении с пленными.
Иногда звери поднимают вой – почему-то чаще по утрам. Может, им снится что-нибудь не то. Или, наоборот, они боятся просыпаться. Когда этот зоопарк появляется, мы не ходим гулять на пустырь.
И вот, стало быть, черепашонок тот рос, и ему становилось все тесней. А потом одному из мальчиков на день рождения кто-то умный принес еще одного черепашонка. Чтоб им вдвоем веселей было. Новый жилец был чуть поменьше, и «подарком» он стал не для детей, конечно, а для Ани. И она его жалела: боялась, что первый станет маленького обижать, и кормила его усиленно.
За семь лет оба черепашонка выросли. Причем второй заметно обогнал первого и стал похож на небольшую сковородку с массивной костяной крышкой. И лапы их были чем-то похожи на медвежьи: мощные, с длинными когтями. Но смысл их жизни оставался прежним: от стенки до стенки. Или загорать под лампой. Но наверху места хватало только для одной черепахи. А та, которой повезло расположиться в «солярии», по-прежнему охотно вытягивала одну из лап и замирала. И обе они начинали суетиться, когда Аня приносила им рыбу, стукались своими первобытными мордами о стекло аквариума и дергали лапами, пытаясь первой успеть: мама идет, ура, мама! И жадно глотали кусочки размороженной трески, отталкивая друг друга.
Хлопот с черепахами – больше даже, чем с детьми. Нагреватель и термометр постоянно срывают, даже пластиковую конструкцию умудряются повалить. А главная, конечно, неприятность – запах. Приходится каждый день воду менять. Черепах переносить в ванну, таскать сначала тазы с грязной водой, потом обратно – с чистой. Это ж мука. Черепа, как называл их муж, тем временем громко стучат лапами и панцирями в ванне. А детей не допросишься. К тому же один из мальчишек как-то взялся покормить черепах, и одна из них прокусила ему палец. Сын тогда сказал: мало того, что воняют, они еще и злобные; выкинуть их с балкона!
Подросли за это время и дети. Старшего уже устроили в коммерческий вуз. Хлопот домашних у Ани ничуть не убавилось, но и дети, и муж на жалобы, что ей никто не помогает, давно уже предлагали ей избавиться от черепах. Нет, ну глупо же держать их дома: и им плохо, и всей семье; есть же какие-нибудь зооуголки в школах или зоопарки. Муж как-то пошутил: давай сдадим в ресторан, там из них за все наши муки супчик сделают экзотический! А дети предложили дать объявление: продаем, мол, хорошеньких красноухих черепах, потомков знаменитой Тортиллы – может, у одной из них и золотой ключик припрятан, просто до сих пор они не признавались. Аквариум, нагреватель, фильтр и пластиковый каркас прилагаются.
Нет, я не могу, отвечала Аня. Они меня узнают – как я их отдам? Это все равно, что вас было оставить в роддоме после первого кормления грудью – что вы, с ума сошли?
Анечка, терпеливо говорил муж, должны же быть какие-то приоритеты у жалости. Вокруг столько человеческих несчастий, вон вчера наркоман юный умер на лавочке во дворе. Ты сама подумай: надо ж раньше других пожалеть. Семью нашу. Ты ж и сама с ними измучилась, и квартира вся провоняла. Какая-то напряженность все время висит… А там им будет хорошо.
Такие разговоры, и проникновенные, и на высоких тонах, ни к чему не приводили. Аня настраивалась, что черепашкам будет хорошо где-нибудь в зооуголке, но сомневалась: наверняка забудут покормить, поленятся менять воду…
Муж сам однажды дозвонился во Дворец детей, и они поехали смотреть зооуголок. Рыбки, свинки, ящерицы, птицы, тритоны, черепахи. Красноухих много; террариум у них большой, хотя вода там мутноватая. Аня засомневалась, но муж был очень убедителен. И заведующая его поддержала: все будет хорошо.
Отвезли черепах – вместе со всеми причиндалами. Дома сделали генеральную уборку, и жизнь опять пошла по прежней колее, но уже без тягостных запахов, ежедневных тазов с водой и неизменной колючей трески в морозилке.
Жизнь стала чуть комфортней, но теперь Аня чаще просыпалась по ночам. Иногда ей снилось, что черепахи опять сорвали фильтр или термометр и стукают им. Проснувшись, она вспоминала: нет никаких черепах. Но заснуть потом удавалось не сразу. Муж утешал ее, хотя и считал депрессию беспричинной. Это ничего, это у всех женщин бывает.
Первые полгода Аня каждую неделю тайком ездила во Дворец детей. Приносила сумки и кормила в зооуголке всех, кого можно. Однажды даже купила фильтр, потому что вода у черепах всегда была мутной. Но именно в тот день ждала ее неприятность: большой черепахи не было. Аня долго стояла у аквариума – может, заболела или куда-нибудь забилась, но потом поняла: ее нет. Пошла к администратору выяснять. Та сказала: ну, женщина, а что же вы хотели? Не волнуйтесь, мы отдаем наших питомцев только в хорошие руки. Там ему будет полноценный уход – накормят и напоят, и спать уложат.
Нет, вы мне скажите, кому отдали! Я хочу поехать и посмотреть.
Так нельзя. Вы же отдали его. Женщина, напрасно вы волнуетесь, все будет хорошо.
По дороге домой Ане представляла, как разделывают ее черепашонка в ресторане. Он же спрячется – как они будут выковыривать его из панциря? Крючком каким-нибудь. Или попытаются пассатижами ухватить за лапу или мордочку. Или просто топориком разобьют панцирь. И о чем он будет думать перед смертью.
Дома она вспомнила о купленном фильтре и спрятала его в кладовке. А ночью, когда муж заснул, долго лежала с открытыми глазами. Сходила на кухню, выпила корвалола, но облегчения не наступило. Аня была тихой, как мышка, но муж проснулся. Спросил: что, Анечка? Что-то случилось? Нет, ответила она, просто болит что-то в груди. Ты не беспокойся, я сейчас усну.
На пустыре потом, пока собаки наши дышали свежим воздухом, она разговорилась: может, и правда все женщины с возрастом становятся психопатками? А может, и нет. Просто очень много стало в мире жестокости. Не как раньше, а какая-то звериная. Хотя звери здесь ни при чем – они-то как раз всегда готовы к любви и очень благодарные. Кто-то должен уравновешивать зло. Вот, говорят, стало намного больше женских психозов. Может, это оно и есть – другая чаша весов? Они становятся оголенными, наши женщины. Да ну тебя… Я не в этом смысле. А в том, что душа наружу. Скажут: дура, ревет без всякого повода. И никто не понимает, что ей за все больно. Ей ведь нельзя столько зла и жестокости, ей бы наоборот – пожалеть, накормить, утешить и самой этим утешиться. А нечем. Смотришь – умная, кандидат наук, а она от сериала ревет. Или по ночам. Она вовсе не дура, просто от своего ревет. Потому что приходят к ней чужие несчастья и смотрят по-собачьи в глаза. Или как черепашки.
Недавно на пустыре, где мы гуляли с Дашкой и Артом, я смотрю – а у Ани слезы на глазах. Что такое, Ань? Она как-то по-девчачьи взмахнула рукой – а, обычная наша женская хандра. Достала зеркальце, посмотрела, не потекла ли тушь, улыбнулась. Трогательная, как Белоснежка.
Я мужу все рассказала. Всю эту историю. Про черепашек.
Она и раньше делилась с мужем грузом черепашек на своей душе, но теперь рассказала подробно – как ездила с сумками во Дворец детей, про пассатижи и топорик. Даже призналась ему, что фильтр до сих пор лежит в укромном месте в кладовке. И еще про суслика рассказала; одна женщина сдала в зооуголок суслика, и он там долго жил. А она его ни разу не навещала. Года через два только пришла, и он ее узнал. Обрадовался!
И сказала: вот, три года уже прошло, а они мне приснились недавно. Как-то плохо приснились. Грех на мне теперь до самой смерти. Понимаешь?
А он сказал: нет. Не понимаю.
Новая газета
